Статьи о художнике Андрее Мунтяне::
Газета "Нижегородские новости"
Мы движемся к началу своему... 08/1994
Камерная выставка произведений живописи московского художника Андрея Мунтяна стала заметным событием в движении летних экспозиций Нижегородского художественного музея. Острый интерес к ее неординарной интернациональной тематике сегодня уже очевиден. Диапазон мнений на страницах книги отзывов широк и зачастую исповедален - от восторженных оценок зрителей до нелицеприятных замечаний собратьев по кисти и доверительных советов на языке посвященных астрологов и экстрасенсов.
Так или иначе, зритель мгновенно улавливает интригующий "нерв" экспозиции - присутствие тайны, порога неведомого. Этот поэтический лейтмотив акцентирован полотном "Следующий круг", символизирующим участие высших духовных сил в эволюционном движении человечества И в этом образе зашифрован один из символических ключей к философии, к эстетике представленных произведений, к мироощущению самого автора. Мы встречаемся здесь с искусством личностным, субъективно окрашенным, тяготеющим в духе нашего тревожного времени к эмоциональной экспрессии образов, заостренному драматизму, к динамическим контрастам. В основе авторской образно-пластической концепции интеллектуального развития человечества лежит его пантеистическое мироощущение. Андрей Мунтян обращаете” в своем искусстве к одной из вечных тем, волновавшей еще древних философов и столь же актуальной в наши дни: место человека в мироздании, его глубокие связи с Природой, которую художник отождествляет с идеей БОГА.
Искусство Андрея Мунтяна выходит за пределы традиционных представлений о жанрах, оно направлено к целостному охвату действительности, к созданию масштабных, обобщающих образов. Художественная гипербола образа нередко строится им на стыке, фантастического и реального, поэтического вымысла и нелегкого опыта реальной жизни. В поисках гармонических начал "мироустройства автор смело пускается в "странствие" во времени и пространствах разных исторических эпох, обращаясь к мифологическим и евангельским темам, к опыту различных философских школ, религиозных систем и научных знаний с опорой при этом на широкий спектр традиций мировой и отечественной культуры.
Предметный мир его полотен, казалось бы, вполне реален, язык детали сочен и достоверен, и тем не менее художник довольно скупо вводит в свои изображения натурные наблюдения реального мира, предпочитая магию образа, изъятого из реальности, но воспроизведенного наглядно и иллюзорно, как это принято в иллюзионистских мотивах некоторых модификаций авангарда этого "татуированного ангела" XX столетия, по меткому замечанию одного из исследователей. (Здесь же имеется в виду парадоксальная стилистика "новой вещественности и магического" реализма, гиперреализма, аванкича и трансавангарда последних десятилетий). Внося элементы отстранения с нарушением естественных связей изображаемых природных явлений или структурных особенностей предметного мира, художник акцентирует тем самым тайный, сакральный смысл происходящего. Так возникают в его творчестве картины космических видений (“Всюду жизнь”, “Свободное падение”), оживает архаическая стихия первобытной природы (“Встреча с мезозоем”). И даже в чисто натурные пейзажные мотивы автора вводит ирреальное, освещение, усиливая этим образную напряженность (диптих “Экологический кризис”). При этом он умеет динамично переключать образные регистры, убеждая в естественности загадочного мира метаморфоз существующих якобы в самой природе.
Свой метод изображения сам художник склонен определять как психореализм, акцентируя тем самым обращенность духовной энергетики своего творчества к сознанию, духовному миру человека и подтверждая присутствие авангардистских корней в своем искусстве. Свое стремление раскрыть философские и поэтические аспекты изображенных сюжетов Андрей Мунтян реализует в серьезной работе над образно-пластическим и композиционным строем живописных полотен, преодолевая при этом моменты излишней иллюстративности и опираясь на большие художественные традиции искусства Возрождения, особенно старых нидерландцев, на более поздний опыт искусства старых мастеров XVII века. Это ощутимо в особой атмосфере некоторых произведений, сочетающих в себе просветленность и драматизм, в увлеченном созерцании, погружении в широкий поток времени, сопрягающий в себе множество сцен и фигур. В стремлении к максимально объемлющему рассказу автор формирует свойственный нидерландской живописи "далевой образ" - взгляд на землю с птичьего полета, умело вводит в большое пространство малые в масштабе формы.
В целом ряде работ нетрудно ощутить авторскую ностальгию, устремленную в раннее средневековье, в эпоху Возрождения - к аскезе и затворничеству магов, астрологов и алхимиков (“Мистерия”, “Астрология”, “Эликсир бессмертия”, и др.), когда в романтических мечтах о философском камне; о гомункулусе зарождалось эмпирическое знание, логическая. мысль. Эта тема начинает звучать в суровых, торжественно ритуальных образных регистрах, но неожиданно, взрывается дерзкой многокрасочной стихией карнавала с чертами буффонады и гротеска, с его азартом, с его утопической иллюзией всеобщности и свободы. И эта стихия игры, пышного народного зрелища вспыхивает краткими мгновениями, чтобы исчезнуть в вечности, в легких кружащихся ритмах движения. “Трёх граций” среди магических знаков и символов диаграммы Вселенной. Эта стихия в интуитивном прикосновении ребенка к тайне Калачакры - “Колеса времени” - образным символом кругооборота человека в кармическом мире перевоплощений. И, наконец, затихает в трепетных звуках волынки уличного музыканта среди шумных будней современного Сантьяго (Чили).
Внутренней философской и нравственной мерой изображаемого автором, многообразия поиска человеческой истины является в творчестве художника мученический подвиг Иисуса Христа. Эта тема разрабатывается широко и многогранно, со свободными отступлениями от канонических евангельских текстов. В художественном своеволии автора нет ничего ортодоксально-христианского. Иисус Христос и даосский мудрец, астролог и алхимик - все эти образы для автора в равной степени обладают реальностью поэтической и только поэтической. И если в представленном на выставке полотне “Несение креста” мягкая бархатистость тональных переходов черной цветовой гаммы - глубокой, но не глухой - демонстрирует тонкое живописное чутье автора, то парадоксальная, с элементами трагического гротеска стилистика парафраза на “Распятие” Веласкеса выражает личные чувства и мысли автора, его душевную боль в ощущении великой трагедии всей человеческой жизни.
Позволим себе в связи с этой темой упомянуть еще одно произведение Андрея Мунтяна - на наш взгляд, самое значительное в цикле Иисуса Христа - “Вознесение”. В организационной суете и спешке оно не вошло в состав выставки и осталось в мастерской автора. А ведь именно в нем, по, нашему убеждению, наиболее полно и масштабно раскрывается авторская индивидуальность: его ощущение мудрой одухотворенности Космоса, основательное знание законов пространственной геометрии в разработке сложного движения фигуры в светящейся мгле космических ветров и вихрей, умение дать далевой, с огромной высоты пейзажный образ уплывающей земли, "где что-то жжет, поет, тревожит и горит". И, наконец, в этом произведении художник обнаруживает свою органическую связь с классической традицией русского искусства, отважившись приблизиться к великой тайне мироздания - "СМЕРТЬЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ..." - и становясь поэтом трагического катарсиса: успокоение и освобождение человеческого духа от пут земных страданий…
Подытожить наши впечатления от встречи с творчеством самобытно мыслящего художника попробуем пушкинской строкой: "Мы движемся к началу своему..."
В.Тюкина |
