Статьи о художнике Андрее Мунтяне::
Газета "Нижегородский рабочий"
Привет из предыдущей жизни Андрея Мунтяна 09/1994
- Художник, живущий творчеством и в творчестве, и директор типографии, хозяин собственной фирмы - это вообще совместимые вещи, Андрей?
- Нет, абсолютно несовместимые, так получилось волею судеб. Директором типографии я был чуть-чуть и сразу оттуда убежал. Фирма была заложена, когда у меня был очень мощный спонсор. Международная ассоциация по борьбе с наркоманией и наркобизнесом (я не наркоман никогда не пил, только курю). С помощью этих денег мы смогли сделать несколько мощных художественных акций, выпустили первый в стране коммерческий журнал по искусству - “М-арт ревю”. Сейчас есть десять-пятнадцать молодых художников, которых мы таскаем по миру, показываем.
- Тоже не очень характерно для художника, которому есть что показать самому.
- Совершенно верно, нехарактерно. Просто, моя судьба сложилась благополучно, я всегда был человек достаточно обеспеченный. Зная, как тяжело приходится художникам, я могу в них вкладывать деньги и помогать им.
- Расскажите, пожалуйста, о вашей семье, о своих “корнях”.
- У нас очень знатный род. С одной стороны, это гильдия купцов Зиминых. Дед был почетный гражданин России. Оперу Зимина вы, наверное, знаете. Это нынешний Театр оперетты. Кстати, Орехово-Зуевская мануфактура тоже была зиминской частично. С другой стороны, это были купцы Скоржинские. А со стороны дедушки это княжеский род, князья Шаблыкины, два брата, которые владели в свое время даже нынешним Музеем революции. В те-то времена дом был продан Английскому клубу. Один из братьев уехал в Швецию, был женат на шведской принцессе.
- Сколько же у вас отняли-то, а?
- Отняли очень много. Мы получили наследство, но - крохи по сравнению с предназначенным. В начале семидесятых годов мы получили около 20 тысяч долларов, хотя только в одной Америке у нас лежало свыше четырех миллионов. Огромное состояние лежит во Франции, порядка сорока миллионов франков, не знаем, как его достать. Ни счета, ни банка. Документы куда-то делись.
- Вы любите путешествовать и, как я слышала, выбираете самые экзотические и опасные маршруты. Расскажите, пожалуйста, о своих путешествиях.
- За границей с выставками я точно обкатал полмира - Америка, Каната, Италия. Испания, Франция, Австрия, Германия, Греция, Скандинавия. В России был несколько раз на Камчатке, на Чукотке, в Эвенкии, на Саянах, на Памире, на Алтае - как горный турист. С рюкзаками, как навьюченные ослы, тащимся в горы, ночуем в палатках, ходим, ходим.
- Что же вас так привлекает в этих походах? Опасность?
- Элемент романтики, возможность посмотреть новые места. Опасности бывали, конечно. На Горном Алтае очень суровый был поход. Туда я больше уже не хочу.
- Почему?
- Это длинный рассказ. Там было много всяких чудес, например, встреча с бабкой Агапкой, Агапе.
- Что-то мистическое?
- Наверное, не мистическое, если пять человек видели ее реальной. Я думаю, что это было материализованное астральное тело. Легенды об этом ходили, и мы увидели воочию это существо.
- А, так существует легенда?
- Да, и очень красивая, и она нам явилась. Мы на самом деле все это видели, это не бред сумасшедшего. Остались фотографии.
- А смежного человека вы не видели?
- Видели, что-то проскочило между деревьев, но не уверены, что именно он. Хотя на Горный Алтай мы и пошли смотреть снежного человека.
- Музыку вы слушаете современную, чудеса видите модные, а живопись ваша уводит далеко назад.
- В четырнадцатый, пятнадцатый века.
- Что вас там притягивает?
- Я уверен, что это мое предыдущая реинкарнация. Я знаю, что жил в Нюрнберге в конце четырнадцатого века и был художником, правда, очень плохим.
- Откуда вы берете сюжеты?
- Не знаю. Так, откуда-то.
- А вот этот энергетический коридор, в котором существует творчество, он вами как-то ощущается? Есть у него признаки, вы их знаете? Если, конечно, пользуетесь этим понятием.
- Пользуюсь. Я настраиваюсь на эту волну, готовлю себя целеустремленно, сосредоточенно.
- Что-то наподобие медитации?
- Ну, вроде этого. Модное слово, я их очень боюсь. Где модные слова ищи модные поступки, действия толпы, а я всегда бегу в противоположную сторону.
- И ни в одном митинге не участвовали?
- К сожалению, участвовал. В августе бегал защищать “Белый дом”, но очень переживаю, что сделал неправильно.
- Как живописец вы пишете картину или картина “пишет” вас?
- Наверное, обоюдно. Я смотрю холст, начинаю, как ластиком, снимать слой за слоем и подчиняюсь картине. Иногда материал сопротивляется, и я ищу другой путь. Вероятно, Космос или природа подсказывают, как это сделать. Я же не автор, я же не художник - мы все выполняем, чье-то повеление. Божественное провидение. Я просто опосредованно, добротно, искренне выполняю свою работу.
- Мне было бы неприятно чувствовать себя послушным оружием чужой воли.
- И мне неприятно, но я ничего не могу сделать. Я знаю, что есть высшие силы, которые нами движут. По моей теории, Земля - это искусственно созданное тело, и мы посланы сюда с определенной миссией. Все в природе управляемо, и другие цивилизации, думаю, тоже управляемые.
- Быть художником в этом свете - талант, вложенная функция?
- Думаю, что вложенная функция, программа.
- А если человек попытается с этой программой бороться?
- Это очень плохо кончится. Мы выбираем место, время и родителей. Душа выискивает тело, оболочку, и оболочка рождается с определенной целью. Мы должны найти цель, вычислить, для чего предназначены, и в полную меру своих сил выполнять это предназначение.
- Мне это не нравится. В этом есть элемент покорности.
- Я знаю. Но, понимаете, какое наслаждение испытываешь, когда разрываешь границы холста! Мне говорят, что моя “Тайная вечеря” (она сейчас в Испании) совершенно не похожа на другие. Спрашивают, где я это увидел. Я говорю: был очевидцем. И все смеются. Но я знаю, что за счет этого я достиг возможности перемещаться во времени и пространстве, и в любой точке нахожусь как очевидец. То есть каждую секунду я могу находиться в любой временной и пространственной точке. Это - самый кайф, самая прелесть, многим, наверное, недоступные.
- Зачем мне ходить в кино, читать бытовую литературу (я читаю, но серьезные, философ-ские книги), если я вижу другие страсти, которые не проходили, не проходят и не будут проходить?
- Как это - “вы их видите”?
- Да вижу, вот как вас. “Тайная вечеря” - я присутствовал там и видел все воочию, там, в Иерусалиме. Не знаю, как происходит. Какое-то раздвоение личности.
- Вы были во многих местах из ваших картин?
- Во многих.
- Просто смотрели или разговаривали? Отвечали вам?
- Разговаривал. Отвечали.
- Фантастика!
- Реальность. Времени нет. Будущее не наступило, прошлое уже прошло, настоящее - точка. Люди придумали часы, какую-то точку отсчета, и только. Пространства тоже нет, оно существует для нас. Это сфера, мы крутимся внутри.
- А когда вы возвращались сюда, у вас были доказательства, что все происходило на самом деле? Вы же, наверное, спрашивали себя: “Может, я сошел с ума”? Хотя бы первый раз вы удивились происходящему?
- Нет, не удивился. А знаки есть - это картины. Все говорят: откуда ты пишешь все эти здания, орнаменты, атрибутику, у тебя дома, наверное, полно антиквариата. Никакого антиквариата. Я это видел.
- Вас не назовешь приземленным человеком. Наверное, вам трудно сходиться с людьми?
- Трудно. Конечно, я не бросаюсь на всех, как сенбернар, то есть, как ротвейлер. Могу быть и приветливым. Но если уж схожусь, то надолго.. Если честно, могу очень быстро остыть к людям. В принципе я глубокий интроверт.
- Что вас привлекает в людях?
- Прежде всего, целеустремленность. Знание, с какой программой он родился на земле, для чего предназначен, честное выполнение этого предназначения. И, конечно, хорошие мозги.
- С какой же целью вы появились на земле?
- Пока - как живописец. Но, может быть, все изменится.
- Вы прожили с одной женой?
- Нет.
- Первая сама ушла?
- Нет. Я ушел.
- Без сомнения, это непонимание, да?
- Нет, не это… Я как бы в свое время сказал: “Это склеп, я там умру”, прекрасная жена, симпатичная, умница, хозяйка. Она очень эрудированная, безупречно воспитанная, великолепные мозги... Но скучно страшно. Мне не подходила по ритму жизни. Мне нужна стремительность, полет - лететь на полшага вперед. Сделал одну работу - она мне уже не нравится, я должен выбрать совсем другой рубеж, я начинаю беситься, не зная, куда двигаться. Костылей нет. Листаешь книги по старым мастерам, по современным - нету, нету ничего, пустыня. И я продираюсь в одиночку, и хочется этого в любом случае.
В одной моей работе, “Траектории”, человек обреченно с рюкзаком бредет по снегу. Там - склад летающих тарелок, огромная гора. Страшно, но надо идти. Это мой образ: “Надо идти”.
- У вас все так просчитано, так увязано с вашей философией. Неужели не бывает моментов неистового захлеста, когда вы просто слетаете со своих катушек?
- Бывает. Запросто, сколько угодно. Сейчас я стал мягче, а раньше был просто зверь. Но я считаю, что выплеск этой злобы просто откидывает назад и удлиняет мою карму. Но все равно, бывает, срываюсь с полуоборота.
- Я, собственно говоря, имела в виду удовольствия какие-то...- Удовольствия - нет. Здесь я себя контролирую.
- Не считая, что обделяете себя?
- Может быть, обделяю. Но у меня такой красивый внутренний мир. Зачем мне внешняя оболочка?
- Что происходит в вашем доме, когда. по телевизору “плачут богатые”?
- Не знаю, жена смотрит, я чертыхаюсь и либо ухожу в мастерскую, либо читаю.
- Какое главное правило вашей жизни?
- Мой главный жизненный тезис - “Не навреди”. Ни растению, ни животному, ни насекомому, никому. Мы должны отвечать и за поступки и за слова, потому что они отзовутся в будущем, как отдавались и в прошлом. Помните у Бредбери “И грянул гром”?
- Не навреди? А мух и комаров убиваете?
- Убиваю. Запросто. А они - агрессоры.
С. Кукина |
